Бахши Иман
ДЖАГФАР ТАРИХЫ
(ЛЕТОПИСИ ДЖАГФАРА)
ГАЗИ-БАРАДЖ ТАРИХЫ
(ЛЕТОПИСЬ ГАЗИ-БАРАДЖА)
1229 - 1246 годы
Главы 21-25 и Гази-Барадж
Примечание
Номера страниц относятся к соответствующей книжной публикации.
ГАЗИ-БАРАДЖ ТАРИХЫ
163 Глава 21. Последний поход Чельбйра и правление Мир-Гази
Разбитый Карабаш бежал к Джаику и попросил разрешения укрыться в пределах Державы. Получив отказ, он самовольно перешел реку и был атакован каном, желавшим уничтожить хана во имя дружбы с Джучи. Газан, Бачман, сын Масгута Иштяк и марданские баджанаки без труда добыли победу кану и прижали кыпчаков к реке. Положение оймеков, потерявших в бою своего хана, было жалким, но внезапно скончался Чельбир, и все переменилось. Беки тут же на поле подняли на царствование Мир-Гази, к которому... явился Гали и попросил пощадить бедных кыпчаков. Кан не мог отказать другу и, велев поселить оймеков в Башкорте, ускакал с ним в Буляр. Кылыч был с позором изгнан из столицы, и Гали стал сеидом. Он скоро уговорил Мир-Гази отменить повышение налогов со всех субашей, ак-чирмышей, купцов и мастеров малых домов, но большего не успел. Джурги, узнав о смерти Чельбира, осмелел и начал войну с Державой, и кап отвлекся на борьбу с урусами...
Булярцы отказались похоронить Габдуллу в своем городе, и только болгарцы согласились упокоить его тело в своей земле. Это
объяснялось тем, что Чельбир особо любил Болгар и даже разрешил ему чеканить собственную монету, на которой печаталось имя халифа Насыр-Литдина. Делалось это, однако, потому, что Габдулла, как и Алмыш, считал себя наместником халифа и, значит, имеющим право назначать сеидов...
После смерти кана таить меня стало ненужно, и я был выпущен из скверного узилища в обмен на вынужденное согласие поступить на службу Балыну. Джурги немедленно привез меня к Джун-Кале и разгласил, что с ним булгарский эмир Гази-Барадж. Мишарские булгары были смущены и отступили от устья Саин-Идели, где на месте булгарского балика Джурги вновь построил урусскую крепость. Ему помогали внуки Урмана, озлобленные на Державу.
Еще при Габдулле его кисанские братья-близнецы Халиб и Алтынбек начали войну с Кисаном, но затем притворно согласились на переговоры с сыновьями Урмана. Те явились во всеоружии к лагерю братьев и расположились станом рядом. Будучи уверенными в своей безопасности, кисанцы перепились и после угроз в адрес близнецов заснули мертвым сном. Под утро заранее вызванный братьями Юнус внезапно напал на кисанский лагерь и перерезал всех кисанцев до единого - всего с 8 тысяч человек с 5 беками. Спасся только один кисанец, в пьяном виде заблудившийся еще вечером в лесу... В другой раз, в 1224 году, и бедный Хаким должен был помочь братьям, но при переправе у Бурата утонул в Кара-Идели. Не дождавшись его, близнецы и марданцы отступили. Эмир Халиб, которого называли также и Гали-бием, занял пост улугбека Казани... Эмир Алтынбек, удаленный в 1218 году из Учеля, осел в Бандже, женился на дочери царя Хорезма Мохаммеда и время от времени беспокоил кисанцев своими вторжениями. Позднее, после гибели сына Мохаммеда эмира Джелалетдина, он взял его имя, надел его пояс и поклялся вести джихад против татар и всех неверных. В одном из походов на Кисан вспыхнула ссора Мергена с Алтынбеком из-за добычи. Пришедший в полное неистовство тархан выхватил меч и бросился на эмира. Юнус попытался предотвратить это убийство, но сам попал под удар Мергена и скончался на месте. Пока опешившие марданцы приходили в себя, тархан вскочил на коня и стремительно умчался в Тубджак. Алтынбек женился на вдове Юнуса, младшей сестре своей первой жены - дочери Иштяка Фатимы, и, став улугбеком Беллака, поклялся жестоко отомстить убийце. Чельбир, однако, воспретил месть. После смерти кана тархан, из-за боязни Джелалетдина, вообще отделился от Державы и был выбит из Тубджака Алтынбеком. Мерген отъехал к Джучи и, сумел завоевать его доверие тем, что подарил ему пленную кисанскую боярыню и обещал помочь татарам завоевать Державу. Через захваченного им купца, которого он поджаривал на костре, выпытывая сведения, Мерген узнал о тайных связях Джучи с Чельбиром и поспешил выложить их Чингизу. Великий хан пришел в ярость и велел ему убить сына. Выехав как-то на охоту с доверявшим ему Джучи, Мерген убил его сзади чиркесом...
Между тем Джурги, не довольствуясь разбоями на границе, вторгся в Джун-Мишарский округ бия Маркаса и сильно пожег его. Но когда опьяненные победой урусы вздумали осадить Дэбэр, Газан с тыла напал на них и погнал прочь. Сам Джурги сумел спастись бегством, но был при этом ранен в зад, отчего с тех пор не мог ездить на лошади. Его же войско, состоявшее из балынцев и ополчений кисанских и капских беков, загнали в глубокий снег и перестреляли из луков... Было убито 9 кисанских и канских беков и 450 их бояров, с которых сняли кольчуги, а простых воинов - 12 тысяч.
После этого Мир-Гази сам пожелал участвовать в войне и подступил с Газаном к Джун-Кале, воеводой которой тогда был я. А сардар пошел к городу прямо от Дэбэра и не смог взять с собой шереджиры. Он рассчитывал взять город внезапным налетом, по своему обыкновению, но Маркас самовольно напал на окрестности и в слепой ярости стал жечь их, чем всполошил всех и предупредил нас о нападении. Когда подошел Газан, все были готовы сражаться насмерть, ибо от курсыбаевцев ждать пощады не приходилось. За провинность сардар послал Маркаса на захват каких-нибудь ворот, а сам стал с капом поодаль и наблюдал. Мои ополченцы, однако, отбили бия, но увлеклись погоней и внезапно для себя столкнулись с курсыбаем. Тут же они бросились назад, но успели добежать лишь до монастыря близ крепости и спрятались за его забором. Газан велел Маркасу завалить забор деревом и поджечь. От забора занялся весь монастырь. Люди в ужасе стали выбегать вон, но курсыбаевцы никого не пощадили. Всего там сгорело и было убито две тысячи джунцев.
164
165
Спасся только один монах Ас-Азим, который находился в тюремном погребе за распространение какой-то ереси. Мы в полном бессилии наблюдали гибель всего нашего войска, и многие из моих людей уже читали заупокойную молитву. Но нападения все не было. Всю ночь мы провели на стенах, а ранним утром ко мне прибежал Ас-Азим с потрясающим известием о том, что ночью кап внезапно ушел в Державу. Мы не поверили, и я полагал, что это - очередная хитрость Газана, но несколько смельчаков, выехавших из крепости, подтвердили правдивость вести. Позднее я узнал, что причиной этого ухода было известие о нападении Мергена на Башкорт.
Кан знал, что Мерген никогда бы не отважился в одиночку напасть на Державу, и верно понял, что за ним шли татары.
Глава 22. Первое царствование Алтынбека
Возвращаясь, Мир-Гази простыл и вскоре умер. Газан, Бачман, Иштяк и Тэтэш подняли на трон Алтынбека, совершенно равнодушного к реформам Гали. Сеид через два года женился на вдове Мир-Гази Саулие, которую он любил всю жизнь. А она была выдана замуж пятилетней девочкой. Гали овдовел, будучи в изгнании, и его сын от дочери Дайра Мир-Гали вырос в доме суварбашы. А одна из кыпчакских рабынь, которыми приторговывал отец Дайра Аппак, была подарена эмиру Джураша. Тот подарил ее гянджийскому беку Низами, украсившему сад поэзии прекрасными цветами своих дастанов. Я читал эти поэмы, ибо знал фарси. А кроме хорасанского языка я, конечно же, знал арабский и наш булгарский тюрки. Отец еще в детстве научил меня наречию ульчийцев, а один садумский торговец, лечившийся у старшего брата Гали, знаменитого учельского табиба Исбель-хаджи, - альманскому. А языки давались мне легжо, и я испытывал даже необходимость в их изучении. В заключении я прочитал немало урусских книг, и одна из них рассказывала очень живо о набеге Сыб-Булата на Буляр. Ее написал Булымер, звавший себя Хин-Кубаром, но затем, когда его господином стал его дядя Угыр Батавыллы, переделал ее и заменил свое имя на имя Угыр. Об этом мне рассказал сын Хин-Кубара - тоже Хин-Кубар, который приезжал в Балын улаживать спор между Кисаном и Джурги... А Булымер, владевший до этого лишь аулом Хатын, получил было за это батышский город Казиле. Его основали еще булгары и анчийцы, отставшие от Алмыша во время его перехода в Булгар. Но после смерти Угыра Булымер лишился города, и его вновь получил только его сын Хин-Кубар после гибели почти всех караджирских беков в битве с Субятаем. Он женился на дочери Тэтэша, и она добилась того, чтобы наши купцы заезжали в него.
166
Благодаря этому Казиле вырос в большой город, и сын Буляка Касим, охотно строивший на Руси дворцы и даже церкви из камня, укрепил его. Потом он вернулся в Державу, но по пути едва не попал в руки Маркаса. Этот бий обратился к Алтынбеку с просьбой передать ему часть арской дани за разор, но, получив отказ, озлобился и перешел со своей округой под власть Балына. Многие урусские бояры тут же поселились со своими игенчеями на его землях за определенную плату, но скоро пожалели об этом. Мой сын от первой жены - внучки Чалмати - Хисам, бывший баликбашы Дэбэра, вызвал Газана и напал с ним на Маркаса. Бий ускользнул ко мне, но округ его был совершенно разорен.
Надо сказать, что его рассказ об этом вызвал во мне не горечь, а радость за сына, ставшего настоящим бахадиром. Несмотря на панику, охватившую Джун-Калу, я оставался спокоен, ибо знал, что Хисам не нападет на отца. Так оно и случилось. Овдовев незадолго до нападения Бат-Аслапа, я женился в Балыне на сестре Васыла Ульджан-би. Она родила мне сына Галимбека...
Маркасская война избавила Газана от участия в походе Алтынбека на Джаик против Субятая. Мэнхолский бахадир, зная уже мощь булгарских валов, не стал теперь ломиться через них, а решил выманить за них кана на наживку - Мергена. Простоватый до легкомысленности Алтынбек, услышав о разбойном нападении Мергена на Саксин, скоро двинулся на него с Гали и Ильхам-Иштяком. Когда ему заметили, что он берет слишком мало воинов, кан вспылил: “На, Мергена и трех тысяч много”. Возможной встречи с татарами он не допускал, ибо купцы из Кашана уверили его в отсутствии их на всем протяжении Бухар-юлы. Между тем торговцы были подкуплены Субятаем и сказали неправду...
Мерген попытался взять Саксин с ходу, но был наголову разбит и отброшен Бачманом и вновь осмелел только после вмешательства в дело Субятая. Татары осадили город, но тархан уже вывел его население на безопасный путь в Банджу и остался задерживать врага с тысячью отчаянных смельчаков. Когда татары вломились в Саксин, Бачман отступил в караван-сарай города Сувар-Сарай и, побив до двух тысяч оймеков и татар, прорвался с 200 своих к Идели и был таков. Тюркмены хана Куш-Бирде, посланные Субятаем за ним, наткнулись на подоспевших джур Аблас-Хина и занялись ими. Бадри отстаивал Хин до последней возможности, а потом поджег город и ушел в Буртас. Тогда Субятай сам бросился за Бачманом вверх, по реке, но скоро встретился с марданскими баджанакцами и погнался уже за ними. Увлекшись, татары наткнулись на Самарские валы и стали остервенело штурмовать их к удовольствию марданцев. Враги бы все пропали в лабиринте этих валов, если бы Субятай не раскусил игру баджанакцев и не отвел своих к Джаику. Тут перед карга-туем, в буран, разъезд Мергена наткнулся на кана и бросился прочь. Алтынбек погнался за ним и угодил в объятия железных крыльев Субятая. Преимущественно легковооруженные оймеки кана, несмотря на отчаянную храбрость, не выдержали удара татар и рассеялись. Гали пал в бою вместе со всеми своими джурами, казанскими и кашанскими казанчиями и ак-чирмышами, но своей стойкостью отвлек татар. Отчаянный удар башкортов на некоторое время пробил брешь во вражеском окружении, сковал неприятеля и позволил кану и Иштяку спастись. Потом кан велел назвать место битвы, принадлежавшее ранее Беллаку, “Каргалы” и передать его Башкорту на вечные времена...
167
Глава 23. Правление Гази-Бараджа
Между тем эмир Ильяс Ялдау, недовольный тем, что на трон после смерти отца был поднят не он, решил осуществить свою заветную мечту о власти. Едва Алтынбек отъехал на Джаик, Ильяс собрал в Урнаше 4 тысячи казанчиев и двинулся с ними к Буляру. Однако булярцы не впустили ненавистных им уланов в столицу, и суварбашцы, оправдывая это, вспомнили о своей присяге моему отцу и объявили о своем желании поднять на трон меня. Видя непреклонность булярцев, Ялдау рассудил, что лучше Гази-Барадж, чем дядя, и согласился. Алтынбек, не доскакав до столицы, узнал о происшедшем и отправился в Банджу, к сыну-тархану Боян-Мохаммеду. Туда же прибыл и Бачман...
Булярцы, не теряя времени даром, отправили к Джурги утвердившегося в Казани Хисама с подарками. Джурги, любивший лесть, был подкуплен таким вниманием, но отпустил меня вовсе не из-за них, а в надежде распространить свое влияние на Державу. Был доволен и я - встречей с сыном и представившейся мне возможностью уйти с балынской службы. На нее я пошел после уговоров дяди - сына Арбата Батыра. Батыр был первым балынским бояром, пользовавшимся уважением остальных и даже Джурги, а его сын Нанкай - воеводой Мосхи...
Я въехал в Буляр и был поднят на трон Тэтэшем, Иштяком, Газаном и Аблас-Хином, которого я утвердил улугбеком Буртаса по просьбе мухшийских казанчиев и вопреки воле Бояна. Население было еще возбуждено бунтом фанатиков, руководимых Кылычем, которые после смерти Мир-Гази пытались не допустить воцарения Алтынбека и произвести погром христианского квартала столицы Саклан урамы. Суварчиевские чирмыши защитили урам, но один из почтеннейших купцов Абархам попался в руки взбудораженной черни и был замучен толпой. Фанатики кричали, что им не нужен “христианский кан” Алтынбек и что они желают видеть на троне правоверного кана. Мне не составило особого труда догадаться, что Кылыча направлял Ялдау, который старался показать себя истинно верующим правителем. Когда я после молитвы выехал к народу, фанатики вновь стали будоражить толпу криками о моем “тайном христианстве”. Чернь стала смыкаться вокруг меня, и Газан едва расчистил мне плетями путь в волнующемся море людей. В этот тяжкий для меня момент, когда я подумывал о бегстве, явился ко мне Гали и сказал: “Шаткость наших канов, все бедствия Державы нашей - от несоблюдения веры нашей, которая воспрещает рабство. Ослабь налоги с малых хозяев, субашей и ак-чирмышей до размеров времени Талиба, подтверди закон о переходе игенчеев в субаши и ак-чирмыши в случае принятия ислама, зачисли остающихся в язычестве курмышей в разряд кара-чирмышей, а уланов сделай бахадирами - и ты поступишь в соответствии с Кораном”. Я немедленно исполнил его волю, и на всех майданах Державы этот закон Мохаммед-Гали был оглашен. Курмыши - особенно ары и сербийцы Горной стороны и булгары-язычники Арской округи - массами стали принимать ислам и объявлять себя субашами или ак-чирмышами. Попытки казанчиев навести прежний порядок встретили сопротивление новообращенных и поддержавших их булгарских субашей. Уланы были вне себя, но довольный моей решимостью Газан удерживал их на почтительном расстоянии от столицы. Конечно же, фанатики стали бесноваться, да тут уж я, получив поддержку сеида, железной рукой унял их без всякого риска для себя...
Но, увы, Тиле Джурги вновь навредил мне, начав набеги на мишарских аров. Тут уж Алтынбек поднял голову и через год посл£ моего воцарения двинулся на меня с Бачманом, как на “тайного доброхота Балына и врага Исламской Державы”. Газан пришел ко мне и со вздохом сказал, что его курсыбаевцы не могут биться со своими братьями - арбугинцами. Я понял, что надо уносить ноги, и поспешно выехал в Казань, где был улугбеком мой Хисам. По пути я, известив Ялдау, отправил свою семью к нему в Нур-Сувар. Казанчии хотели растерзать ее, но эмир, вдруг проникнувшийся ко мне сочувствием из ненависти к Алтынбеку, лично проводил Ульджан и маленького Галима в цитадель Барынту. Через Казань, под защитой Газана я проехал в Балын с останками Абархама, которыми хотел задобрить влиятельную в Балыне церковь. Мой расчет оказался верным. Джурги был недоволен моим отказом передать ему Казань, но не решился сорвать на мне свой гнев из-за благожелательного отношения ко мне попоб за передачу мощей, которые тут же были крещены. Глава их поинтересовался, что я хотел бы просить у него. Я исйросил его прощения Ас-Азиму, неотлучно бывшему со мной. На старца сильно подействовал мой рассказ о том, как толпы булярской черни кричали мне: “Ты привез попа для крещения нас”, - и о том, как Ас-Азим мужественно выкопал ночью останки несчастного Абархама и охранял их на всем нашем пути от фанатиков. Когда я показал главному урусскому папазу раны попа, полученные им во время стычек с чернью, старец прослезился и облобызал Ас-Азима.
Получив опять назначение в Джун-Калу, я отправился туда со смутной мыслью о том, что более терпеть такую жизнь не смогу...
168
169
Глава 24. Второе царствование Алтынбека
Когда пришла весть о нападении татар сына Джучи хана Бату на Державу и обрадованный Джурги велел мне возглавить 10-тысячное войско для овладения Казанью, я оказался на вершине отчаяния. Мы вышли зимой- 2 тысячи всадников и 8 тысяч пехотинцев, вооруженных один хуже другого. По пути к нам примкнули еще 10 тысяч канских и кисанских всадников, решивших поживиться в области моего сына. По самому мерзкому Кан-Марданскому пути мы почти дошли до балика Лачык-Уба, когда явился оттуда один перебежчик. Он, как я узнал позднее, был нарочно послан Хисамом. От него мы узнали, что Алтынбек с байтюбинцами и башкортами остановил, а затем и уничтожил 25 тысяч татар и кыпчаков Бату. Балик, возле которого произошла битва, назвали в память о геройстве бахадиров “Бугульма”. Хан едва ушел, получив рану в поясницу. С ним был только Мерген, ибо великий хан Угятай не дал ему Субятая. Поговаривали, что он, послав жалкого в военном деле Бату на Державу, хотел докончить уничтожение опасного для трона Мэнхола рода Джучи мечами булгар. Курсыбаевцы вернулись в Буляр с копьями, на которые были насажены по нескольку голов врагов. Перебежчик поведал также, что кан со всем победоносным войском идет от Дэбэра на Джун-Калу, нам навстречу. Внук Урмана Ар-Аслап тут же предложил свернуть с опасной дороги и пограбить ненавистный кисанцам и канцам Буртас, обещая легкую победу. Мои бояры поддержали его, и я, послав Джурги известие о бунте войска, пошел на Буртас. Дойдя до балика Саран, бывшего на границе Мишара и Мардана и сдавшегося мне без сопротивления, я заявил, что останусь здесь ожидать ответа Джурги на мое донесение. Но со мной осталось всего 1500 моих джунских пехотинцев, а все остальные устремились к Буртасу, ибо знали, что Аблас-Хину никто з Державе не Поможет. Каково же было мое изумление, когда я, во время объезда окрестностей, встретил самого Бадри. Оказывается, Алтынбек сразу после разгрома Бату двинул на него свое войско, и он едва выскочил из города перед приходом Газана и Бояна. Быстро сообразив, что мое войско ждет печальная участь и что Джурги не простит мне этого, я решил бежать. Бежать же мне можно было только в одну сторону - в Мэнхол. Велев своим 300 джур либо возвращаться, либо примкнуть к Бадри, я с эмиром отправился в Сарычин. Здесь Аблас-Хин, любимый местными жителями, остался, и я с сотней его отчаянных джур, двинулся на Восток.
Судьба моего воинства, как я потом узнал, была более чем печальна. Оно застало в городе арбугинцев Бояна, но с преступной легкомысленностью решило все же осаждать Буртас. Между тем Газан, рыскавший вокруг в поисках Бадри, узнал о приходе урусов и с ходу атаковал их лагеря прямо средь бела дня. Увидев канские знамена в тылу неприятеля, арбугинцы со страшным рычанием выехали из города и также набросились на испуганных врагов. Произошло жуткое побоище, ибо неуязвимые для большинства урусов курсыбаевцы и арбугинцы были опьянены недавней победой и сражались с удвоенной силой, не беря пленных. На этот раз кисанская и канская конница не смогла уйти из-за глубоких снегов и, завязнув в них во время панического бегства, была расстреляна охваченными охотничьим азартом курсыбаевцами и марданцами. О балынской пехоте и говорить нечего - она быстро выложила дорогу булгарской коннице. Боян потом рассказывал мне, что было убито 15 кисанских и канских беков и с 2 тысячи бояров, не считая остальных. Из всего моего войска живыми ушли с две сотни человек с Ар-Аслапом, а оставшихся в Саране балынцев пленил Хисам. Кисан и Кан остались без конницы - лучшей части своего войска...
Бату было не лучше, чем Ар-Аслапу, и он подумывал о самоубийстве, с радостью ожидаемому в ставке великого хана. Когда я приехал в его ставку и объявил, кто я, он не поверил, посадил в отдельную юрту и вызвал старика Мергена... Наконец явился Мерген и подтвердил мою личность. Бату обезумел от радости и велел освободить моих джур, которых пытали, стараясь уличить меня во лжи. Несколько джур при этом умерли от невыносимых мучений. Бату, пытаясь добиться моего прощения, предложил мне за это деньги, но я ответил: “Деньги джур не заменят”. Бату тогда спросил: “Что ты хочешь от меня?” Я же сказал: “Разве ты повелитель всех татар?” Хан смутился и, оглянувшись, сказал: “Нет, я всего лишь наместник великого хана Угятая в Кыпчаке”. На это я заметил: “Тогда я отвечу на твой вопрос Угятаю”. Мы вместе отправились к великому хану, который уже знал обо мне и о моих ответах Бату...
170
171
Угятай встретил нас у ставки на лошади. Бату поспешил спешиться и подошел к великому хану, как провинившийся мальчишка. Тот что-то резко сказал ему, и Бату упал ниц к ногам его лошади. Я тоже спешился и приветственно поклонился... Великий хан, закончив свой короткий прием Бату, сделал мне знак, и я поехал вслед за ним. Мы подъехали к красивой беседке на живописном холме и вошли в нее, а джуры великого хана стали кольцом вокруг холма на почтительном расстоянии от нас. С нами был только переводчик, знавший кыпчакский и хорасанский языки, но, оказывается, Угятай неплохо говорил по-кашански, и мы часто обходились без посредника. Великий хан выразил мне свое восхищение моим ответом на предложение Бату взять деньги за погибших джур. “Ты великий кан, если сказал так! - заметил Угятай. - Не будь тебя - я немедленно покончил бы с Бату за гибель 15 тысяч наших воинов!” - “Я всего лишь эмир, - ответил я, отдавая себе отчет, перед кем сижу. - И я должен сказать, что похвала в устах настоящего великого хана становится еще более великой”. - “Ты хочешь сесть на трон своего отца?” - спросил Угятай, которому мой ответ опять понравился и окончательно расположил ко мне. - “Да - но только тогда, когда тебе будет угодно заключить союз со мной”, - ответил я.
Я не лгал. В Джун-Кале мне приснился сон, будто я один остался на пепелище разоренного города, и, проснувшись, я понял, что сам Творец указал мне спасти страну от разрушительного столкновения с Мэнхолом. Во время поездки, увидев мощь татар, я еще более укрепился в своем решении. “Откуда идет твой род?” - спросил Угятай. - “От канов хонов”, - ответил я. - “Мой род тоже идет от канов хонов, - заметил великий хан. - Поэтому будет несправедливо, если ты будешь подвергаться унижениям в нашей империи”. Его глаза заблестели, он становился все более воодушевленным... Наконец он встал и сказал: “Отныне ты будешь^ союзником Мэнхола. Я признаю тебя эмиром Булгара и, кроме этого, общим послом наших держав на Западе”.
Этим великий хан уравнял меня с остальными Чингизидами, ибо посол государя Мэнхола выше ханов и не подвластен им. Я был единственным нечингизидом, получившим титул посла и принятым, таким образом, в правящий дом Мэнхола. Правда, дружеское расположение я встретил только у Манкая и Субятая, остальные же не скрывали своей злобы ко мне или признавали меня только из страха перед великим ханом... А он, как мне говорили, очень напоминал Чингиза - особенно в моменты своих воодушевлений, когда он принимал наиболее удачные свои решения... Но такая обстановка не была тягостна мне, ибо напоминала мое- привычное для меня - положение в Державе... Я радовался решению Угятая не по причине выгодности его лично для меня, а потому, что оно ограждало Державу от бессмысленной гибели в столкновении с татарами...
Прибыв в ставку Мергена, который затрясся при встрече со мной, как перед великим ханом, я тут же разослал грамоты во все концы Державы. Мой дядя Иштяк, после некоторого колебания, признал меня эмиром Державы, и я перебрался из Кызыл Яра к нему в Уфу. Хисам и Ялдау также 'признали меня и обещали не помогать Алтынбеку. Кан же прислал ко мне дочь - Алтынчач, которая в ответ на мой вопрос о причине этого, насмешливо заявила: “Отец сказал, что ты - баба, ибо изменил Державе, и поэтому свой указ об объявлении тебя мятежником поручил передать тебе мне”. Иштяк усмехнулся, я же сдержался и сказал: “Передай отцу, что спасутся только те области, которые подчинятся мне, признанному татарами. Остальные же подвергнутся нашествию татар, и ничем помочь им я уже не смогу”...
Джелалетдин остался один с сыном и Бачманом и ничего не мог поделать, ибо Газан отказывался воевать со своими...
Чтобы предотвратить опустошение многолюдных областей, я велел татарам готовиться к походу на Буляр через Башкорт. Перед нападением ко мне приехал Юлай - посол верховного главы христиан Франгистана “Баба”. Оказывается, одна из грамот Беле-бея дошла до Аварии благодаря садумскому купцу Кендеру, и мо~ джарские папазы по приказу “Баба” отправились в Державу сразу же после набега Субятая для подтверждения слухов о христианстве татар. Бадри помог им добраться от Сакланских гор в Банджу, которая примирилась с ним по требованию Сувар Йорты. Оттуда их вывез в Буляр сеид Гали, ездивший по стране с целью добиться единства Державы. Алтынбек не хотел пропускать Юлая ко мне, но, благодаря Фатиме, он смог добраться до Уфы. Говорил я с Юлаем по-альмански и на языке моей матери - байгулской сэбэрячки, и он неплохо понимал меня, ибо был моджаром. А я ему сказал, что татары подчинят все, что расположено между Державой и границей Альмании, и что это - дело решенное. И я обещал ему, как посол, что если франги не будут противодействовать этому, то границы Альмании татары не перейдут... А у меня была печать великого хана, и я отправил с Юлаем грамоту беку Аварии с призывом мирно подчиниться Мэнхолу. И Ас-Азим также говорил с Юлаем и призывал его помогать мне, как доброму к христианам эмиру... А Иштяка настолько взволновал рассказ Юлая о жизни моджар, что он стал подумывать о переселении туда после завоевания враждебной Руси...
172
173
Наконец, потеряв терпение, Угятай решился подчинить мне Буляр силой. Когда я увидел, что 80 тысяч татар и 170 тысяч кыпчаков, тюркмен и кашанцев устремились к Чишме, то заплакал, ибо знал, чем закончится это нашествие. Ведь сын доброго Угятая Гуюк жестко сказал мне, что будет воевать по татарским законам, то есть обращать сопротивляющиеся города в ничто. После двухнедельных боев татары из трех направлений смогли пробиться только на одном - центральном, потеряв 15 тысяч бойцов. С ними ожесточенно дрались все - вплоть до субашей, и я лишь смог добиться неучастия в этом своих башкортских булгар. Сарманцы пали все до единого при защите Табыл-Катау, куда ушли с моим приездом в Уфу. Манкай, пораженный их мужеством, велел сжечь их тела, что считалось высшей воинской почестью. Газан, пользуясь стойкостью крепости Барадж в низовье Чишмы, отошел к Джукетау и стал там, ожидая своего часа...
После нашего прорыва ак-чирмыши покинули восемь валов и отошли в Буляр, так что Субятай смог, наконец, пройти и с этой стороны. Столица, в которой собралось не менее 200 тысяч человек, из которых 25 тысяч были вооружены, была окружена. Татары осаждали ее 45 дней. Когда пала Хинуба, Газан прорвал кольцо оймеков Мергена и нанес удар по тылам Гуюка, Байдара и Орду. Они были основательно разгромлены, и стоящий рядом Бату в ужасе отступил от города. Этим воспользовался эмир Бачман, бывший сардаром осажденных. Вместе с Алтынчач и 15 тысячами бойцов он прорвался по образовавшемуся проходу и ушел в Банджу, к Бояну. Здесь они не поладили, и Боян ушел в Буртас. Бадри же, изгнанный из Сарычина братом Манкая Бучеком, занял Рази-Субу...
Субятай едва смог восстановить порядок и отбить Газана. Тяжко раненный сардар отступил в Джукетау, но, видя полное изнеможение курсыбая, отступил в Кашан и там скончался. Обрадованный Мерген бросился в посад Тухчи и перерезал там немало купцов. Это возмутило всех, и ханы велели Бату разрубить тархана на части. Тот сделал это с крайней неохотой, ибо дорожил верным лично ему Мергеном. После этого татары стали заваливать землей и бревнами рвы и стены Мэн Буляра. Жители пытались помешать этому, обстреливая врага шереджирами и железными стрелами, но когда эти средства исчерпались, татары сделали несколько подходов к стенам. А я подъехал к городу и попытался уговорить жителей сдаться, но был ранен стрелой в плечо и отнесен в юрту...
Осажденные сражались до последней возможности, но под давлением устремившихся на штурм татар, подожгли Мэн Буляр и отступили в эчке-кальгу. Во время перехода потерялся внук Гали, и Саулия отстала, пытаясь найти его. Внук остался жив, но несчастную женщину, воспитывавшую его как своего сына, убил татарский камень...
Эчке-кальга держалась еще пять дней. Ее взял младший сын Чингиза честолюбивый Кулхан. Но когда он неосторожно вырвался вперед у мечети “Барадж”, сын Карабаша Миннебай Ямат выстрелил в него с минарета Сулеймана и убил наповал. Фатима бросилась с этого же минарета с сыном Алтынчач и разбилась насмерть вместе с ним...
Глава 25. Гази-Барадж вновь становится эмиром Булгара
Услышав крики татар, я с трудом поднялся и вышел из юрты. В это время 10 тысяч уцелевших от резни булярцев вывели из цитадели в поле. Гуюк требовал умертвить всех, но я при помощи Манкая и Субятая отстоял мирных. После этого тысячу бойцов в доспехах отделили от пощаженных и приготовились умертвить их. Я случайно заметил среди них Гали, нарочно отворачивавшего от меня свое лицо. На руках он держал внука, испуганно вцепившегося в него. Не помня себя, я страшно закричал ханам^показывая на сеида: “Его нельзя казнить - ведь это верховный кахин булгар. Его гибель принесет мэнхолам несчастье”. Бату - из суеверного страха, а Манкай и Субятай - из доброго расположения ко мне поддержали меня, и Гуюк, потрясенный моим криком, согласился пощадить сеида. Мой джура силой стал уводить Гали от страшного места, но он все оборачивался на обреченных и пытался приободрить их молитвой. Однако с его губ срывались лишь неразборчивые слова, вскоре слившиеся с жуткими криками горожан, на глазах которых татары стали рубить последних бахадиров Буляра. А они показались мне гигантами и долго снились по ночам, и я не встречал более равных им по мужеству бойцов.
Едва держась, я отправился с Субятаем к Нур-Сувару, и в Нукрате мы встретились с выехавшими нам навстречу Ялдау и Хисамом. Гуюк настаивал на том, чтобы уничтожить Нур-Сувар за гибель хана тюркмен Куш-Бирде, А этот хан погнался за Бачманом, но у Кермека был остановлен и убит юным сыном Газана Кул-Буратом. Однако Субятай, видя мое желание предотвратить большое кровопролитие, предложил ханам наказать лишь сам Кермек и отправился туда. Его мнение оказалось решающим, и все отправились за ним. Я умолил Кул-Бурата выйти со всеми с повинной, и тот догадался спасти себя и людей ложью о том, что будто бы Куш-Бирде сам утонул в болоте. А убитого хана действительно утопили в болоте. Стали искать его, но, на счастье бахадира, вытащили лишь сапог Куш-Бирде и поверили ему. Я сказал Бату, что скорее всего кто-то помочился в болото и этим привлек Су-Анасы, жаждавшую сладострастия. Она схватила несчастного хана,., и увлекла его в пучину. Стали искать виновника и действительно нашли одного, помочившегося в воду. Его тут же утопили в отместку за гибель Куш-Бирде.
174
175
Кермек, однако, дали разрушить тюркменам. После гибели хана они пришли в такую ярость, что, ворвавшись в эчке-калыу Буляра, изрубили Алтынбека на куски. А я тогда потерял счет дням, и Ас-Азим сам исчислил, что Буляр пал 5 ноября 1236 года по летосчислению урусов...
Бадри, между тем, встретил в Рази-Субе новое посольство “Баба”. Одного посла, по его просьбе, Аблас-Хин пустил в Банджу, но Боян перехватил его и казнил. Двое других послов, пробивающихся ко мне с ответом “Баба”, добрались до Нур-Сувара. Я удержал их при себе...
Иштяк, Кул-Бурат, Бадри и Тэтэш подняли меня в цитадели Нур-Сувара Барынту (“Бурунда” на мэнхолском языке) на эмирский трон, и татары стали звать меня поэтому Бурундаем. Конечно, то, что я ст&л зваться только эмиром, огорчило многих, но я не мог иначе, ибо титул эмира оставил по договору,с Угятаем. Мне пришлось уступить Кыпчаку и великому хану Тубджак и Саксин - в качестве платы за гибель 20 тысяч татар и 55 тысяч тюркмен, кашамцев и .кыпчаков при взятии Буляра. Я поспешил вывести татар за пределы Державы, обещав им, как союзник Мэнхола, помочь продовольствием и воинами при завоевании Руси. Лишь Манка и с 50 тысячами татар и прочих остался осаждать упорствующий Mapдан...
Так как все, что связано с врагами Мэнхола, татары запрещали, то мне пришлось переименовать курсыбаевцев в казаков, как звали хоны самых отчаянных бахадиров. Гали, несмотря на мои уговоры, отказался стать сеидом и удалился в знак протеста против разрушения Буляра в добровольное заточение в Алабугу. Я объявил сеидом Кылыча, который тут же возглавил и “Эль-Хум”...
Манкай осаждал Банджу целый год, пытаясь добиться мирной сдачи этого огромного и цветущего города. Дело в том, что я, жалея народ, соглашался в случае мирного исхода дела передать Банджу Бату для устроения здесь столицы его удела - Кыпчака. Однако арбугинцы стояли насмерть, дорожа более всего на свете своей древней свободой. Во время одной вылазки осажденных .был захвачен сам Бачман с сыном. Бачман был казнен Манкаем, а сына тархана мне удалось выпросить у доброго хана и оставить при себе под именем Нарыка...
176
Аблас-Хин также отправился в Мардан и изгнал Боян-Мохаммеда из Буртаса. Тот принужден был явиться ко мне с повинной и получил от меня Казань, ибо Хисама я перевел в Болгар. Байтюбу, переименованную в Черемшан, я передал сыну Ялдау, который сел в Джукетау и поэтому был прозван Тухчи-Исмаилом. Татары звали Джукетау “Джику”, поэтому и Исмаила они называли Джику. В его владении находились и окрестности Буляра, где уцелевшие булярцы возвели новый город Татяк...
Алтынчач, возглавившая банджийцев после гибели Бачмана, была замужем за сыном Бадри Буртас-Бегишем. Этот бек пал при защите крепости Барадж, из которой вывел всех жителей...
Поэтому, когда Бадри явился к Бандже и предложил снохе вывод из города всех хозяев, она послушалась его и выпустила за стены до восьми тысяч суварчиев с семьями. После этого татары пошли на приступ, гоня перед собой толпы аров и сербийцев. Последние защитники Банджи, запалив город, собрались в мечети “Сабан” и были в свою очередь сожжены там татарами после их безуспешных попыток взять ее. Алтынчач, однако, не нашли. Поговаривали, что она сумела вырваться из города и ушла с отрядом бахадиров-баджанакцев в Башкорт, где след ее затерялся. Сыну Мергена Тазбуге приказали найти ее, но тот утонул во время перехода через Агидель со многими из своего отряда. Ходили также слухи о том, что Иштяк укрыл ее, свою внучку, в Чилябе, где она и умерла...
Банджа была полностью разрушена за гибель 6 тысяч татар и 11 тысйч кыпчаков и тюркмен, а ее суварчии - разведены мною по городам и баликам вновь устроенной вместо Беллака провинции Самар и Эчке рулгара. Центром Самар был избран бывший мензель Хорасан в Кинельской округе, на месте которого потом построили город. Его называли в честь банджийского купца Камыша Камыш-Сараем или Камыш-Самаром, ибо суварчии пожертвовал наибольшее количество средств для устроения города...
На зиму было намечено совместно овладеть Русью, Канская, Балынская, Джирская, Джунская и Джукетунская части которой должны были подчиняться и платить дань Булгару, а Галиджийская и Баштуйская - Мэнхолу. Я горел желанием расквитаться с Джурги за все те беды, которые претерпел по его вине. Когда Манкай взял Кисан, я тут же вышел из своего лагеря в Лачык-Убе с 500 казанчиев, 5 тысячами казаков Кул-Бурата и 3 тысячами арбугинцев Аблас-Хина и без боя вступил в Джун-Калу. Бояры радостно встретили меня, ибо знали, что только я могу спасти их от ужасов войны. Одновременно Боян через Нукрат прошел к Джукетуну и взял этот город при помощи увещевания Ас-Азима, которого я отправил с ним. Из Джун-Калы, где ко мне присоединились 2 тысячи ульчийцев, я направил Бадри к Кану, а Кул-Бурата - к Кул-Асме, и они взяли эти города со страшной резней. Узнав об этом, Джурги оставил в Булымере Батыра и бежал на речку Шуд, куда стал собирать войска из Балына и Галиджа. “Тиле Балынлы” надеялся отсидеться в лесах и сохранить войско, чтобы потом вернуться и вновь овладеть своей землей. Я, однако, разбил его планы, послав в Галидж свою грамоту с извещением о возможности мирного перехода Галиджа под руку великого хана Мэнхола в случае невмешательства галиджийцев в войну с Балыном. Галиджийские бояры, прочтя грамоту, не помогли Джурги...
177
Утвердив Джун-Калу под властью Державы и оставив здесь Аблас-Хина, я пошел на Раджиль. Кул-Бурат, идя впереди меня, взял и сжег эту крепость, а затем - Куш-Урму и Ар-Аслап. В Куш-Урме с нами соединился Боян, взявший после Джукетуна Балукту и Мир-Галидж, но добытое им было так велико, что я оставил его на месте. В Джир я вступил мирно, под звон колоколов, ибо здешние бояры помнили и любили меня. Они со слезами рассказали мне, что Джурги насильно вывел семью Васыла из города в свой лагерь и умоляли спасти ее... Между тем Гуюк взял Мосху благодаря сдаче сына Джурги, отстранившего Нанкая от власти. Нанкай же заперся в балике имени его предка - “Арбат”, где бека и убили. Гуюк привез его голову к Булымеру, и Батыр, увидев ее, в горести сдался. Так как вначале он не хотел покоряться татарам и оказал им сопротивление, то Гуюк тут же велел задушить престарелого моего дядю.
Я же с джирскими проводниками устремился к Шуду, через сдавшийся моим боярам Амут. Ни один джирец - из ненависти к Джурги и любви ко мне - не сообщил Балынцу о моем стремительном движении. Три тысячи казаков и 300 суварчиевских ополченцев во главе с Кул-Буратом тихо обошли лагерь с запада и стали в засаде на пути в Галидж, а я ударил с остальными по самому стану Джурги. Впереди бежали 2 тысячи пехотинцев джирского бояра Дэбэр-Аслапа, которого Джурги ранее сослал в Джун-Калу за симпатии ко мне, а я назначил своим послом в Джире. Джурги бросился по Галиджийской дороге, но его возок угодил под выстрелы суварчиевских стрелков и мечи казаков Кул-Бурата. Соскочив с возка, Джурги пустился в чащу, но увяз в снегу. Нарык ловко подъехал к нему, и, отрезав его голову чиркесом, насадил ее на древко боевого знамени.
Бат-Аслап же был отправлен Джурги в Галидж с обозом, в котором находилась вся казна Балына. С ним были отправлены и Васыл, и его сын Барыс, ничего не знавшие об этом. Когда разъезд Бат-Аслапа встретил Кул-Бурата, то Бат-Аслап тут же повернул к югу и встретился с Гукжом, а Барыс в сумятице бежал к сардару и был препровожден ко мне. Остальные родственники Васыла также, при соединились ко мне со своими людьми, и я отнесся к ним как к своим сыновьям. Балынцы же - числом до 25 тысяч - были беспощадно изрублены моими людьми, потерявшими 500 казаков 250 болгарских стрелков и тысячу джирцев и джунцев.
Бат-Аслап передал Гуюку казну и был пощажен ханом - однако не за это, а за его действия против меня. Он оклеветал бедного Васыла, сказав Гуюку, что тот нарочно направил своего сына ко мне^ с десятью возами из пятидесяти. Это была ложь. Но напрасно Васыл говорил, что ничего не знал о содержимом возов и не склонял Барыса к побегу. Гуюк мучил его страшными пытками и, не заставив бека оболгать сына и меня, в ярости убил.
Когда до меня дошло требование Гукжа о выдаче Барыса, я, опасаясь за его судьбу по причине ненависти хана ко мне, отправил бека с Нарыком в Булгар. Однако подозрение ко мне проникло в душу даже Бату, и только слова Манкая и Субятая в защиту моей чести спасли меня самого от неоправданной расправы.
А меня всегда поражала та страсть, с которой многие ханы разбирали всякие слухи и дрязги, прерывая на это время даже важные боевые действия, как будто от разбора пустых доносов зависела судьба Мэнхола. В моем случае только традиционно бесстрастные слова Субятая о необходимости прежде всего поскорее выполнить указ великого хана прекратили затянувшийся спор ханов...
Получив приказ Бату и Гуюка двигаться с ними дальше, я заявил в ответ, что булгары воюют против Руси только в разгар зимы и отправился назад. Когда второй гонец обоих ханов предупредил меня от их имени, что я буду разделен на части за отказ идти к Галиджу, то я ответил через него о моем решении сохранить Галидж для великого хана. Тут уж Гуюк прикусил язык, вспомнив, кем я являюсь. В своем личном письме ко мне он просил не обижаться за убийство Батыра и Васыла и уверял, что не казнил бы их, если бы знал о моих родственных связях с ними. На это я написал, что их смерть случилась по воле Аллаха и что я не собираюсь винить за это кого бы то ни было, вызвав этим в душе хана единственный в его жизни проблеск симпатии к другому человеку...
178
179
После моего ухода ханы, чувствуя себя неуверенными без меня, остановились в трех переходах от Галиджа и повернули в степь. Караджарские и шамлыиские беки, пытаясь предотвратить вторжение в их владения, послали в Казиле 20-тысячное войско во главе с каубуйским беком Кур-Амиром. Бек разместил большую часть своего войска возле города, а сам с 4 тысячами бойцов стал в цитадели. Татары, не зная, что город укреплен по булгарскому обычаю и защищается беком кара-булгар, попытались с ходу взять его и потерпели неудачу. Бойцы Каубуйца, действуя согласованно из засады и города, сорвали все приступы татар. Бои шли шесть дней, а на рассвете седьмого Kyр-Амир с остатками своего алая вышел из города и ушел в Батавыл. Отсюда он, однако, принужден был отступить в Караджар, ибо караджарский бек вывел оттуда все войска в свой город. Озлобленные татары разрушили оставленный им Казиле и преследовали его до самого города, но на взятие его не решились, опасаясь каубуйцев. Субятай, шедший в татарском войске последним, прибыл к Казиле уже после взятия этой крепости. Узнав о потере здесь 2 тысяч татар и 5 тысяч прочих, он единственный раз в жизни вышел из себя и упрекнул ханов в неосмотрительности. На этот раз даже отъявленные скандалисты смолчали и опустили головы - ведь во всех прочих битвах на Руси ханы потеряли 7 тысяч татар и 20 тысяч прочих, и казильские потери были равны всем кисанским! [...]
Уговорившись взять Караджар на следующий год, ханы пошли в степи на отдых. За время боев в Державе и на Руси они потеряли 35 тысяч татар и 91 тысячу прочих, и в степи вышло 45 тысяч татар и 79 тысяч прочих. А при взятии Буляра было убито 400 тысяч булгар, при взятии Банджи - 80 тысяч булгар, при взятии Кисана - 70 тысяч ульчийцев, при взятии Балына - 360 тысяч ульчийцев, при взятии Казиле и Батавыла - 100 тысяч ульчийцев. После этого в Державе осталось 1500 тысяч булгар и 750 тысяч аров, сэбэрцев, Урусов и сербийцев, а в Кисане и Балыне - 4500 тысяч ульчийцев и 600 тысяч аров...
Вскоре после моего возвращения с Балынской войны ко мне прибыл доверенный человек или башкак великого хана - кашанский хан Кутлу-Буга (брат жены Угятая) с монгытской тимой сыновей Чамбека - беков Калмака и Бурилдая. Башкаку были поручены контроль за великоханскими областями и посредничество между мной, то есть Державой и Кыпчакской Ордой. Он едва поделил между своими монгытами и братом Бату Беркаем округа Джаика и Саксина, причем дело это сопровождалось ссорами и угрозами со стороны Беркая. Еще труднее оказалось разграничить владения Державы и Кыпчака. Склочный Беркай вдруг предъявил претензии на весь Самар - бывший Беллак - и вторгся в эту провинцию Державы со своими кыпчаками. Бадри с Нарыком двинулись на наглеца, но, к несчастью, молодой и заносчивый Бурилдай вмешался в дело на стороне Беркая. Наши побили с 300 кыпчаков и со 100 монгытов и очистили Самар от их присутствия, но спор наги из-за монгытов получил неприятный и опасный вид столкновения с Мэнхолом. Поэтому я прибыл к Кутлу-Буге и дал в совместное пользовапне Беркаю и монгытам наиболее безлюдный округ Самара. Добрый Кутлу-Буга громко объявил об этом смутьянам, как о великой уступке Державы, прозвдл меня Саином и заставил их прекратить тяжбу со мной. А я прозвал Кутлу-Бугу “Багрим” и ни разу не разочаровался в нем.
180
Аллах один ведает, что бы было между Державой и Кыпчаком, не будь он башкаком!
Я дал Кутлу-Буге один квартал Гюлистанского балика Болгара, и сюда он вызвал из Галиджа бека Ар-Аслапа и назначил его ответственным за безопасный сбор мэнхолской и булгарской дани с Галиджа. Тот явился с обритыми в знак покорности головой и подбородком и выплатил дань за три года. Кутлу-Буга взял из дани долю Мэнхола, я - долю Державы - четвертую часть. А и эта .четверть вдвое превышала старую полную джирскую дань, складывавшуюся из джирской, кисанской и канской долей...
После Ар-Аслапа в Болгар стали приезжать и другие ульчийские беки... А когда прибыл бек Кара-Ульчи и Бури-Сала Даниль и договорился с Кутлу-Бугой о переходе его владений под руку великого хана, Беркай вероломно напал на Бури-Сала и вырезал его население. Узнав об этом, караджарский бек Мышдаулы свернул с Болгарской дороги обратно, и Манкаю пришлось брать его город силой. Кур-Амир держал город до последней возможности, а затем отступил в Шамлын. Здесь он скончался от полученных ран и был погребен с почестями, как бахадир, спасший город от татар...
181
В 1240 году я получил ответ великого хана на свое письмо, в котором Угятай призывал меня помочь татарам покорить Башту, Бай лак и Мод жар. Я стал готовиться к походу и выехал в Мухшу, но, внезапно, Беркай напал на Буртас. Бадри помог городу устоять, но округ был совершенно разорен. До 50 тысяч буртасских булгар бежали в Эчке Булгар, и их рассказы о зверствах татар взволновали все население. Воспользовавшись этим, Ялдау поднял мятеж против меня и при помощи Бояна и Исмаила захватил Нур-Сувар и Болгар и схватил Хисама. Хитрый Ялдау, однако, не решился в обстановке неопределенности объявить себя каном и поощрил джиен повстанцев на провозглашение главой страны Гали с титулом сеида. Мулла не покинул Алабугу ввиду своей немощности, но согласился стать во главе Державы. Он немедля прислал в Нур-Сувар свой фирман, в котором говорилось: “Волею Аллаха я, сеид Мохаммед-Гали, принимаю власть над Булгарской Державой и объявляю джихад проклятому татарскому воинству.
Следуя воле Творца - истинного эмира всех мусульман - провозглашаю также:
- Все люди рождены быть равными. Да исполнится воля Всевышнего.
- Пусть отныне все игенчеи, принявшие ислам, переводятся в разряд субашей и ак-чирмышей, а остающиеся в язычестве - кара-чирмышей.
- Пусть народ не платит и не служит никому, кроме своей собственной Державы.
- Пусть правители всех рангов выбираются и смещаются джиенами мусульман, где категории казаков, ак-чирмышей, сувари и субашей имеют равные права.
- Пусть тот же джиен принимает все законы Державы, вплоть до решения о войне и мире.
- Пусть правители правят по закону, а рыцари служат казаками за казенное жалованье или переводятся в разряды сувари или игенчеев.
- Пусть будут восстановлены разумные пределы богатству и налогам, установленные Талибом.
- Пусть каждый сам избирает категорию своего существования, и это его право будет неприкасаемо.
- Пусть купцы и мастера добровольно увеличат долю рядовых участников их дела.
- Пусть каждый имеет право обратиться в суд, назначаемый мною и следующими за мною выборными сеидами, с жалобой на любое лицо и получить справедливое удовлетворение по закону.
- Пусть за доказанные вымогательства, воровство, прелюбодеяние и другие преступления виновные в них изгоняются из Державы без права возврата в нее...”
Там было еще что-то, но я запомнил лишь это, самое важное.
Заканчивался фирман следующими словами: “Пусть каждый, кто может носить доспехи, опояшет себя мечом для священной войны за эту волю Творца.
Свидетельствуя истинность сказанного, я, сеид Мохаммед-Гали, свою печать к написанному приложил”.
Получив фирман, Ильяс ужаснулся и попытался скрыть его. Ведь он не собирался подчиняться сеиду, и лишь хотел использовать его имя для собственной выгоды. Но фирман дошел до народа, и игенчеи и мелкие хозяева стали нападать на казанчиев, билемчеев и суварбашцев. Кул-Бурат, назначенный сеидом сардаром, набрал в свое войско курмышей и кара-чирмышей и в сентябре вступил с ним в Болгар и Нур-Сувар.
Бату в это время осадил Башту. Я не стал сообщать ему о мятеже, дабы не стать виновником срыва похода татар. Кутлу-Буга, узнав о бунте, взял у Бату лучший корпус Субятая и послал эмира мне на помощь в Мухшу. Без Субятая татары оказались неспособными к действиям против Башту и отошли от города.
Когда Субятай подошел, я двинулся с ним и Бадри к Нур-Сувару. Казанчии и суварбашцы, перепуганные бунтом черни, забыли о джихаде и только и ждали моего появления. Едва я подошел к Нур-Сувару, как суварбашцы и казанчии предали отряды черни и Ильяс выехал ко мне с повинной и с головами восьми мятежников. Кул-Бурат не стал биться с Бадри, которого я предусмотрительно выслал вперед, и отошел в эчке-кальгу Болгара. Зато отряды черни оказали нам отчаянное сопротивление, но были рассеяны.
В Болгаре же, утром, перед нашим подходом к городу, суварбашцы и казанчии напали на отряды черни и подвергли их беспощадному) истреблению. Боян и Исмаил выехали ко мне из города, в знак\ подчинения связав себя веревками... После этого и Кул-Бурат выехал из цитадели, получив мое заверение пощадить его казаков. Озлобленные казанчии напали на него, и арбугинцы Бадри едва разъединили дерущихся. Субятай, удерживаемый мною, не вмешивался, и я сам, в обмен на пощажение Нур-Сувара и Болгара, велел снести укрепление “Мумин”. Ильяса, Бояна, Исмаила и Кул-Бурата я простил. Бахадир мэнхолов выразил свое удивление моей мягкостью, на что я сказал: “Разве можно управлять страной, истребив своих лучших беков и казаков за минутное шатание?” Субятай махнул рукой и, передохнув, отправился к Бату.
Гали, узнав о происшедшем, слег и более не поднялся. Я ничем не потревожил его уединения. Только после похода на Запад я послал в Алабугу Кул-Бурата, поручив ему перевезти сеида в Нур-Сувар. Я мучительно хотел объяснить Гали мотивы своих поступков, но мне это не удалось. Сардар застал сеида умирающим. У столицы он загнал лошадей, и сам впрягся в арбу. Увы - он ввез *в Нур-Сувар уже бездыханное тело Гали с книгой “Хон китабы” на груди. Я погреб наставника возле своего дворца, но долго править после этого уже не мог. В 1242 году, подняв на трон Державы Хисама, я уехал к Бату, давно просившему меня стать его везиром...
Тогда же, после подавления “Войны Гали”, я чувствовал себя счастливейшим человеком, ибо спас от разгрома Нур-Сувар и Болгар. Оставив в столице Хисама, а в Болгаре - Кул-Бурата, я с Аблас-Хином, Бояном и Нарыком и 5 тысячами суварчиев, казаков и арбугинцев двинулся вслед за Субятаем к Башту... Мы прибыли к Бату в конце октября 1240 года. Хан беспомощно топтался под Башту, ибо каубуйцы, озлобленные разгромом татарами их провинции, отбивали все попытки Бату наладить осаду города. Гуюк был вне себя, ибо Угятай велел всем ханам, кроме членов дома Джучи, прибыть к концу года к нему. Субятай был также взволнован и бросился ко мне со словами: “Теперь ты должен помочь мне!” Я, тронутый проявлением в нем человеческих чувств, немедленно выдвинулся вперед. Каубуйцы и тюркмсны, увидев мой хонский стяг, тут же перешли на мою сторону, и татары смогли замкнуть кольцо осады Башту. Четыре тысячи каубуйцев я присоединил к своему войску, и не пожалел об этом...,Случилось это 5 ноября по миладу, как мне говорил Ас-Азим. Я же уже дней не считал...
182
183
Когда к Башту стало возможным подойти вплотную, хинские мастера стали неумело бить по стенам. Дело затягивалось, и Бату в раздражении стал драть мастеров плетью, грозя им страшными карами. Я, отлично зная слабости урусских укреплений, не стал, однако, помогать им советами, ибо после гибели Буляра не мог уже выдерживать вида жестоких убийств ни в чем не повинных людей. Жалея и баштуйцев, я велел Бадри подъехать с нашей стороны к стене и вывести хотя бы часть жителей из города. Когда Аблас-Хин крикнул осажденным: “Выходите! Сейчас будет приступ!” - и высоко поднял наш хонский стяг, баштуйцы стали выходить из Медных ворот. Пока не подъехал Гуюк, я успел пропустить через свои порядки с 5 тысяч жителей. Гуюк, подскочивший внезапно, оторопел от увиденного, но, к счастью, Бадри успел бросить наш стяг на стену прямо в руки догадливого баштуйца, и я выдал происходящее за вывод пленных из взятых мною ворот. Гуюк не мог прямо изобличить меня, так как баштуйцы размахивали булгарским стягом, и в бессильной ярости велел мне уступить свое место Манкаю. Пока хан подходил, баштуец вышел из города с моим стягом, а его товарищи вновь наглухо закрыли ворота. Баштуйца звали Якубом, и был он сыном того кумана Булсана, который по приказу Хонджака тайно вывел пленного бека Угыра домой. Я поручил ему вышедших из города баштуйцев, и он смог благополучно вывести их в Галидж. Мы же отошли от города, и я под видом несправедливо обиженного, уединился в юрту, дабы не видеть последовавшей вслед за этим бойни...
Мы простояли у Башту еще недели две после взятия города татарами, ибо Бату устроил прощальный пир уходившим домой Чингизидам. Меня нарочно не позвали, ибо все, конечно, раскусили мою нехитрую басню о бежавшем из-под стражи баштуйском полоне. Только подвыпивший Субятай решился выйти ко мне под видом справления естественных надобностей и, почти насильно всучив мне тайно вынесенную чашу с арчей, сказал: “Не понимаю - почему Сулдан Любит тебя - ведь ты не хочешь быть сулдаем? Сам бы не пил с тобой за твое лукавство, но делать нечего - сам Сулдан явился мне сегодня ночью и повелел поднести тебе эту арчу! Воюй! Воюй!” [...]
А татарское слово “сулдай” произошло от хонского “сулдаш”, что значило “наемник”, только булгары потом стали произносить это слово по-сабански: “юлдаш”. По Субятай не хотел обидеть меня, ибо по-татарски слово “сулдай” значило “храбрейший воин”...
Плененный баштуйский бояр Дима-Карак, взятый каубуйцами возле нашего лагеря, прельстил Бату походом на Аварию лживым обещанием легкой победы. Я сделал все, чтобы предотвратить это вторжение, но ненавидящие меня Байдар и Орду склонили Бату к нему. Тогда я заявил, что не буду воевать с моджарами ввиду их кровного родства с булгарами, и Бату не без сожаления согласился направить меня через Байлак и Вахту на соединение с ним в Аварии..Он хотел придать мне молчаливого Кьщана..., но Байдар и слепо подчинявшийся ему Орду настояли на посылке со мной именно их. В ожесточенном споре они громогласно обвинили меня в стремлении изменнически соединиться с франтами и ударить с ними по Багу, но Субятай свел на нет их оранье, указав на мизерность их заслуг в сравнении с моими и на изменнический характер как раз их собственного беспомощного топтания у цитадели. Всю дорогу я жалел, что вырвал Дима-Карака из рук каубуйцев, которые хотели прикончить бояра за набеги на их владения...
Мы выступили раньше Бату, и на пути в Байлак к Байдару примкнуло с 10 тысяч шамлынцев бека Микаиля. Шамлынцы занимали стены попадавшихся на пути городов, а татары грабили и жгли их... Поход этот был самым отвратительным в моей жизни. Зверства и бессмысленные убийства татар выводили моих людей из себя, а мэпхолов бесило то, что я всегда разбивал стан поодаль от них и вызывающе окружал его возами, щитами и завалами из деревьев...
У Байдара было, кроме шамлынцев, 4 тысячи своих мэнхолов и 20 тысяч разного юлдашского сброда. Почти каждый день у его лагеря происходили дикие сцены. Однажды Орду обвинил кыпчаков в том, что они украли и съели татарских овец. Байдар велел уничтожить за это сотню кыргызов, хотя во всей степи они славились своей природной честностью. Когда обреченных на страшную казнь стали вязать, они бросились к моему лагерю, крича: “Помираем! Спасите нас!” За годы столкновений с мэнхолами мои люди поотвыкли от вмешательства в их дела, но тут, услышав крики о помощи на родном языке, не выдержали и высыпали на возы с оружием в руках. Татары, преследовавшие беглецов, остановились и стали расстреливать и.х из луков. Только троим кыргызам удалось перелезть через возы, но один из них уже был смертельно ранен и, умирая, сказал мне: “Спасибо тебе за то, что избавил нас от страшной казни. Пусть Тангра помилует тебя в судный день!”
Я спешно велел одеть одежду остальных беглецов на двух умерших от ран каубуйцев...
184
185
Из Батавыла я отправил своих людей с письмами к артанскому беку Аскалу и сыновьям галиджийского бека, подчиненным мне и Кыпчаку. Один из них [последних] Алак-Джан отличился зверствами и разгромами церквей во время штурма Башту, а позднее - тем, что не помог нашим купцам на озере Нурма во время нападения альманского отряда и позорно бежал от него с 8 тысячами галиджийцев. Другой же помог мне вывести в Галидж баштуйских анчийцев, а потом с 300 своих джур и анчийцев и 200 артанцев Аскала разбил тот самый альманский отряд из семи беков и 600 каратунских людей... Аскал раньше служил в Булгаре и участвовал со мной в походе на Джукетун, а потом был моим проводником в Байлаке. Он неоднократно храбро защищал наших купцов и мстил галиджийцам и альманцам за разбои. Я отпустил его домой с одним из послов “Баба”...
Бату передал свой указ о даровании русской церкви больших прав через Алак-Джана, и тот выдал его за результат своих усилий, хотя за церковь хлопотал его брат. Еще раньше Алак-Джан приписал себе победу иске-галиджийцев и перешедших на их сторону садумских аров над садумцами, хотя прибыл на место битвы уже после нее и только лишь безжалостно изрубил всех пленных...
ГАЗИ-БАБА
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ГАЗИ-БАРАДЖА
1262 год
А вот отрывок из “Жизнеописания Гази-Бараджа” самого Гази-Бабы:
186
“В 1241 году мой эмир Гази-Барадж участвовал в походе на Альман и дошел до Аварии или Моджара. Тамошние ульчийцы и альманцы устроили засаду и ночью убили татар, шедших с эмиром. Наши стояли отдельным станом и не пострадали при этом, но когда двинулись дальше, то обнаружили погоню. Тогда уже эмир устроил засаду у города Бураш и перебил не менее 10 тысяч преследователей. С головами врагов на копьях наши подъехали к городу и заставили его сдаться. Там эмир запасся всем необходимым и, пройдя в Моджар, соединился с другими татарами. Узнав о гибели своих, эти татары хотели было отомстить разгромом Моджара, но эмир отказался от этого под предлогом родственности моджар и булгар и .этим заставил их повернуть назад, в Кыпчак. А эту область великий кан татар передал в качестве тарханства своему родственнику, хану Бату... Когда татары и наши на обратном пути остановились в Башту и хан спросил, как удержать многочисленных ульчийцев под своей властью, эмир сказал ему: “Среди ульчийцев есть очень много недовольных своими беками - это анчийцы. Собери и соедини их с каубуйцами в одно войско - и оно будет верно служить тебе”. Бату так и поступил и велея войску называться татарским, ибо татары называли всех служивших им [нетатар] “татарами”... Но каубуйцы отказались, и тогда эмир предложил хану назвать воинов этого войска казаками. “Слово казак у булгар означает доблестного бахадира, сражающегося без кольчуги в знак пренебрежения к смерти. Такие бахадиры дают обет не жениться до тех пор, пока не прославят себя воинскими подвигами. Пусть эти воины будут подобны казакам”, - добавил Гази-Барадж. Бату понравилось это предложение, и он утвердил его. А еще раньше казацкое войско эмир создал в Булгаре, и оно заменило курсыбай...
В 1242 году Гази-Барадж поднял на трон в Нур-Суваре своего сына Хисама и отправился из Булгара в Кыпчак, ибо принял предложение великого кана стать его башкаком в Кыпчаке с целью присоединения Кыпчака к Булгару. Он построил для Бату город Сарай и населил его булгарами. Кроме этого, он старался в Кыпчаке везде ставить у власти булгар. Врагом ему в Кыпчаке был брат Бату Беркай, опиравшийся на хорезмийцев и кыпчаков... Больше всего Беркая раздражало то, что Булгар собирал дань с Балына, Джира, Джукетуна, Кана, Джун-Калы и Балукты...
Великий хан просил Гази-Бараджа нанять на службу ему наших мастеров и салчиев для завоевания Мачина, острова Имэн и других стран. Вызвано это было рассказом чинцев о том, что тысячу лет назад пришла в Чин из Буляра тысяча людей двух родов - май и иштяк - и что эти булгары прославились как отличные мореплаватели. Однажды они были отправлены на завоевание Дальнего Мачинского острова и не вернулись. Только один булярец прибыл оттуда через Ближний Мачинский остров и сообщил, что жители той страны притворно подчинились булярцам, но ночью потопили все их корабли... Он нанял требуемых людей и послал их с огромным караваном к великому хану...
В 1246 году, когда в Сарае умер Гази-Барадж, его конюший Ялдау поднял Бояна и Тухчи-Исмаила на новое восстание против Хисама и татар. Мятежники захватили Болгар и Нур~Сувар и схватили Хисама. Эмиром стал Ялдау. Но на этот раз озлобленные прошлой изменой уланов субаши и казаки Бурата не поддержали беков. Великий кан прислал на помощь Хисаму Уран-Кытая, и тот совместно с Буратом и Калмаком осадил Нур-Сувар...
187
После того, как Ялдау был убит на стене стрелой, нурсуварцы открыли ворота Бурату. Бурат вывел все население вон, после чего татары сровняли город с землей. Когда брат Кал мака Бурилдай топтал копытами своего коня могилу Гали возле эмирского дворца, к нему подошел старик из числа братьев “Эль-Хум”а и сказал: “Что ты делаешь? Ведь это могила святого! Ты сам кличешь на свою голову смерть!”
Но Бурилдай разрубил голову брата мечом и продолжал святотатство...
А Калмак взял себе прозвище Бурундай, так как спас вместе с Буратом население Нур-Сувара от гибели и хотел помнить об этом...
Боян и Тухчи, бежавшие из Нур-Сувара, заперлись в Болгаре, но и им под давлением оробевших суварчиев пришлось освободить Хисама и бежать под покровом ночи. Говорят, что Бурат тайком пропустил их через свои порядки ради спасения города. Освобожденный Хисам упросил Уран-Кытая в память о дружбе их отцов, даже умерших в один год, пощадить Болгар для своего местопребывания, и сын Субятая отвел татар прочь. Так Болгар вновь стал столицей Булгарской Державы...
Галимбек изгнал тогда же Бояна из Казани, и тот основал в 1247 году Ар-Калу или Арча-Балик выше по течению Арсу. Затем он в 1248 году основал новую Ар-Калу, которую стали называть и просто Арчей...”.
Гази-Баба сохранил и следующее важное суждение сеида Гали по данному вопросу:
“...Могущество нашего государства - начиная со времени Иделя в Ура или Старом Туране - временами угасало потому, что сам народ переставал быть заинтересованным в его укреплении и поддерживал своих царей только в периоды вражеских нашествий...” [...]
End of ГАЗИ-БАРАДЖ ТАРИХЫ